http://www.kittysanders.com/RU/3328 "Более того, уничтожение и распределение излишков делаются чем-то близким, схожим. Они становятся двумя сторонами одной медали: «излишек» в обоих случаях рассматривается как нечто нетривиальное, неправильное и «свалившееся на голову». И перераспределение, и уничтожение ликвидируют этот излишек, озадачивающий правящую бюрократию самим фактом своего существования. Излишек пугает их тем, что он может стать ступенькой к свержению или как минимум уменьшению роли этой бюрократии, в руках которой находится весь распределительный аппарат. Если многие начнут производить излишки — они вскоре додумаются и продавать их, а это сделает «государство», функция которого в архаических обществах (и не только) сводится в основном к религиозной ритуалистике, войнам и перераспределению, ненужным. Следовательно, излишку нужно было придать антиобщественный, шокирующий статус. Его нужно было сакрализировать, табуировать, вывести из сферы обычных социально-экономических отношений, создать условия, в которых исключительным правом на соприкосновение с этим излишком обладает только правящая бюрократия. Фактически, излишек подлежал экспроприации для того, чтобы люди не смогли самоорганизоваться посредством рыночных отношений. Несложно заметить, что эта архаическая практика была в полном объёме усвоена левыми движениями XIX-XXI веков. Она стала более сложной, государства — более массивными и тотальными, а риторика из религиозной превратилась в социальную, однако изъятие и перераспределение «излишков», навязываемая «порочность богатства» и даже «порочность идеи собственности» — это отголоски архаичных ограничительных, этатистских, антирыночных и дискриминационных практик, которые на протяжении веков и тысячелетий мешали прогрессу и развитию человечества. Изымая ресурсы, произведённые людьми, и перераспределяя их, государство выполняет ту же функцию, что и жрецы, осуществлявшие потлач: оно как бы берёт «порочный излишек», и, пропуская его через себя, нормализирует, легитимизирует его и распоряжается им по своему усмотрению (при этом значительная доля экспроприированного оседает в карманах бюрократов, голосующих за национализации и высокие налоги). Фактически, государство в этом вопросе действует как паразит, наделённый неприкосновенным религиозным статусом. Совершая экспроприации, оно осуществляет двойное зло. С одной стороны, оно грабит людей и усиливает коррупцию, улучшая благосостояние бюрократии; вся социальная риторика строителей «сильного государства» — не более, чем пропаганда; фашизм, советский коммунизм, маоизм и более современные венесуэльское боливарианство, аргентинский киршнеризм и никарагуанский сандинизм демонстрируют лишь вопиющий грабёж граждан государственными органами под предлогом «социального государства», которое на самом деле погружает бедных людей в ещё худшую нищету. С другой стороны, оно разрушает институт собственности и уничтожает рынок, тем самым лишая общества возможностей — ведь устойчивый институт частной собственности является базовым принципом любого развитого общества. Люди, живущие в условиях имущественной зыбкости, теряют мотивацию к обучению, развитию, конкуренции, улучшению уровня жизни. Такие государства погружаются в депрессию или хаос, как Аргентина при Киршнер, или Венесуэла при Мадуро. Настроения в обществе делаются криминально-деструктивными, а основным мотиватором делается зависть и ненависть, ведь если имущество нельзя приобрести нормальными методами, то его следует либо украсть, либо изничтожить."