Последнее время, кажется, я начинаю понимать логику этатистов. Суть монополии в том, что она создаёт дефицит, которого бы не было в условиях свободного рынка. Если какой-то экономический агент захватил монополию на рынке какого-то ресурса, то создавать дефицит чтобы повысить стоимость будет для него совершенно рациональным и самоочевидным ходом. Возникновение дефицита при монополии — это самое близкое к "объективному закону экономики", что только можно придумать. В этом смысле монополизировать насилие не выглядит как такая уж плохая идея: в условиях монополии его как минимум будет меньше. Собственно, из тех же соображений всякие моралофаги предлагают ввести монополию на алкоголь или наркотики: смирившись с тем, что совсем избавиться от этих неприятных им товаров не удастся, — потому что на них есть спрос, а значит так или иначе будет и предложение, — они стремятся хотя бы сократить их доступность и повысить стоимость.
Беда с таким подходом в том, что насилие — это не обычный товар или услуга. Тот, кто монополизировал насилие, неизбежно начинает подминать под себя и прочие области экономики, и противостоять ему в этом невозможно: насилие можно остановить только насилием, а у него монополия. И мы можем наблюдать, что при монополизации насилия меньше становится всего остального: товаров, услуг, возможностей, человеческого счастья… — притом стало ли при этом меньше самого насилия — ещё вопрос, смотря как считать. Об этом же, кстати, знаменитая фраза, приписываемая Бенджамину Франклину, что тот, кто отказался от свободы ради безопасности (то есть, позволил монополизировать насилие в надежде, что его станет меньше) не получит, и не заслуживает, ни того, ни другого.