Последнее время так складывается жизнь, что большое количество моих друзей, знакомых, коллег уезжает из Москвы.
В Севастополь, на Дальний Восток, в Сибирь, Новгород, Петрозаводск, Ижевск.
Кто-то едет работать на государственной службе, кто-то открывает бизнес, кто-то делает корпоративный проект.
Конечно, масштабы "исхода из столицы" версии 2017 года не сравнить с освоением целины или комсомольскими стройками середины прошлого века.
Но связать эти события в единую цепь очень хочется.
Наши (моего поколения 1985-1995) бабушки и дедушки ехали создавать новые города, заводы, колхозы там, где раньше ничего не было. Наши папы и мамы состоялись в тяжёлое время перестройки и 90-х, стали профессионалами, открыли первые кооперативы, работали на двух-работах, чтобы дать нам образование.
Мы, родившиеся в 1985-1995 гг, уехали со своей малой родины поступать в ВУЗы в столицы, строить карьеру (примета времени - мы строим карьеры, а не заводы;), открывать бизнесы, запускать стартапы. Мы уехали, чтобы не вернуться.
Но может именно сейчас, в 2017 году, когда во всех сферах происходит слом старого, а новое ещё не пришло, самое время вернуться? Самое время замкнуть цепь прошлого и настоящего, когда мы будем снова полезны тем местам и территориям, которые создавали наши бабушки и дедушки?
Как бы пафосно это не звучало, но мы не заметили, как повзрослели. Повзрослели настолько, что теперь мы ответственны за все, что происходит вокруг. Уже нельзя сказать "да это все эти старшие намудрили, вот дали бы нам порулить, мы бы все сделали по-другому". Теперь мы и есть те самые старшие. И теперь только от нас зависит, появятся ли новые "стройки века" в нашей стране и захотят ли наши дети жить в Севастополе, на Дальнем Востоке, в Сибири, Новгороде, Петрозаводске и, конечно, Ижевске.

Вы знаете, я нейтрально относился к произволу силовых структур в отношении граждан России, пока не увидел их истинное лицо в прошедшие выходные.

А где-нибудь писали, почему Чайка ебошит Почту и Страшнова?

By late afternoon, Mike Weinthaler, a Customs and Border Protection officer, had begun his daily ritual of clocking in for work, pouring an atrocious cup of coffee, and popping open the blue scrubs to look for anything out of the ordinary: a package with a small bulge; return addresses that looked fake; the sound of plastic wrap inside a paper envelope; anything fishy at all. There was nothing scientific about it. There were no high-tech scanners or swabs testing for residue. After a decade in which e-mail had largely outmoded physical mail, the postal service’s budgets had been decimated. Fancy technology was a rare treat allocated to the investigation of large packages. And Chicago’s mail-sniffing dogs—Shadow and Rogue—came through only a couple of times a month. Instead, whoever was hunting through the scrubs simply reached a hand inside and followed their instincts.
Thirty minutes into his rummaging routine, the white square envelope caught Mike’s eye.
He held it up to the lights overhead. The address on the front had been typed, not written by hand. That was generally a telltale sign for customs agents that something was amiss. As Mike knew, addresses are usually typed only for business mail, not personal. The package also had a slight bump, which was suspicious, considering it came from the Netherlands. Mike grabbed an evidence folder and a 6051S seizure form that would allow him to legally open the envelope. Placing a knife in its belly, he gutted it like a fish, dumping out a plastic baggie with a tiny pink pill of ecstasy inside.
Mike had been working in the customs unit for two years and was fully aware that under normal circumstances no one in the federal government would give a flying fuck about one lousy pill. There was, as every government employee in Chicago knew, an unspoken rule that drug agents didn’t take on cases that involved fewer than a thousand pills.

http://tehne.com/grant/konkurs-na-luchshiy-proekt-zhilogo-kompleksa-krasnaya-ploshchad-izhevsk-2017
Предметом конкурса является разработка проекта жилого комплекса по ул. К. Маркса в городе Ижевске на земельных участках с кадастровыми номерами 18:26:010637:312, 18:26:000000:9797, 18:26:000000:9798, 18:26:010637:311, соответствующего конкурсной документации. Предполагаемая площадь квартир жилого комплекса — не менее 48 000 квадратных метров.

В прихожей любой квартиры должны быть предусмотрены «грязная зона» и место для установки гардероба. Место должно быть свободно от электроприборов и выключателей.

а что это значит?

https://vademec.ru/article/onkopatsientka_potrebovala_s_chetyrekh_klinik_12_mln_rubley/
По словам адвокатов истицы, инициированные «Медси» переговоры разрешению конфликта в досудебном порядке не помогли. «К нам в офис от имени «Медси» прибыл господин Богомолов, представившийся медицинским директором «Медси» и главным гепатологом Московской области. Первые полчаса встречи прошли как презентация «Медси» – Павел Богомолов говорил о глобальных планах компании, о готовящихся изменениях федеральных законов под интересы компании и о своей роли в ее процветании, – рассказала Vademecum управляющий партнер адвокатской группы «Онегин» Ольга Зиновьева, представляющая интересы пациентки в суде. – Далее он сообщил, что иск пациентки представляется ему совершенно безосновательным, компания «Медси» в прогрессировании ее онкопатологии в течение четырех лет совершенно не виновата, и пациентке «просто не повезло».

Олег Вашурин стал начальником управления по культуре, молодёжной политике и туризму 29 апреля прошлого года. С текстами Бобровского он знаком мало, а стенды впервые увидел на открытии выставки 4 апреля, и когда увидел, то по «спине пробежал холодный пот». Вообще, в начале беседы Олег Владимирович от каких-либо комментариев отказался, уточнив, что «по телефону лишнего старается не говорить» и что ситуация, возникшая с Анжеликой Шпилёвой — не что иное, как «рабочий момент». Также Олег Владимирович пояснил, что «никто ни на кого не надавливает, с выставкой Бобровского связаны определённые очень сложные моменты».

— Формулировка обозначена в акте служебного расследования, все её видели и все с ней согласны. Это не только наша позиция, но и позиция федеральных структур, они увидели эти стенды и задали вопрос. Я могу вас перенаправить в эти органы. Есть определённое понимание того, что на сегодняшний день всё, что касается какой-либо информации, которая дискриминирует наше государство и является сомнительной, не должна появляться в свободном доступе. Вы же тоже живёте в России и наверняка понимаете, о чём я говорю. Сейчас очень сложная политическая ситуация. И есть нюансы. Мы должны это учитывать. Тем более что Анжелика Ивановна Шпилёва — руководитель муниципального учреждения культуры, а не частного музея. И у нас, и у органов возникают к ней вопросы. Позиция администрации города Советска такова, что никакой информации, которая может вызывать сомнение у посетителей музея, не должно быть. И мы об этом говорим неоднократно. Никто не ущемляет её прав, не увольняет так просто. Если она чего-то не понимает, ей просто объясняют.

Пять лет назад обстановка в мире была совсем другой: мы могли выезжать заграницу с георгиевскими ленточками, а сейчас в ту же Литву не можем выехать. Повесьте себе на машину георгиевскую ленточку и попробуйте выехать — у вас проблемы возникнут сразу на границе. Правильно? Не возникало? Вам просто повезло.

А когда приходят люди на выставку и видят портрет даже Бобровского в форме, это взывает возмущение — они нам ни к чему. К тому же вопросы не только у рядовых граждан города Советска, но и у тех, кто контролирует ситуацию и блюдет порядок. Нас в течение двадцати лет пытались тщательно, как это говорится, «опустить», сделать ресурсной территорией. Сейчас Россия стала вставать на ноги, и это очень не нравится нашим западным, как говорит Владимир Владимирович, коллегам. Они ведут свою работу, свою деятельность активно — дремать не стоит.

https://www.newkaliningrad.ru/afisha/other/publications/13419910-obyknovennyy-antifashizm-kak-vlast-v-sovetske-boretsya-s-biografiey-pisatelya.html
«На меня сразу направили камеру, а Лиза, показав на один из стендов с Бобровским, спросила: „Почему у вас здесь выставлена фашистская форма?“. Я объяснила, что Иоганнес Бобровский носил форму солдата вермахта, потому что был участником Второй мировой войны — это неотъемлемый биографический пласт в его жизни. А вообще Бобровский антифашист. „А это что такое? — спросила журналистка и показала на свидетельство о рождении Бобровского, помеченное печатью. — Почему у вас в открытом доступе такие материалы?“»

Вечером того же дня Анжелика Шпилёва получила смс-сообщение от начальника управления по культуре, молодёжной политике и туризму Олега Владимировича Вашурина. Он написал: «Завтра заявление на увольнение!». И спустя пару минут прислал следующее сообщение: «Стенды с Бобровским в форме ко мне в кабинет». Директор музея ничего на это отвечать не стала.

— Мы поговорили с Олегом Владимировичем в четверг, 6 апреля. Утром он по телефону стал требовать снять с экспозиции и доставить к нему в кабинет два выставочных стенда, на которых фотографии Бобровского в форме солдата Вермахта. Я объяснила, что стенды — это материальная ценность, которая состоит на учёте, выдаваться может только по специальному акту, и я их никуда не понесу. В десять часов утра у нас состоялась личная встреча, на которой Олег Владимирович стал требовать, чтобы я написала заявление об увольнении. Я категорически отказалась это делать — это незаконное требование, это является принуждением к увольнению по собственному желанию. Тогда Вашурин стал меня шантажировать, угрожать, говорить, что в противном случае уволит меня по статье «Экстремизм». Потом он приехал в музей, изъял вышеуказанные стенды, ещё раз потребовал написать заявление в присутствии всего коллектива.

18 апреля Анжелику Шпилёву вместе с хранителем фонда вызвали в администрацию города Советска, где предъявили акт служебного расследования от 12 апреля этого года, который был составлен в её присутствии (это Шпилёва отрицает).

В акте написано, что проведённое служебное расследование показало, что «директор Шпилёва А. И., полагаясь на своё мнение в трактовке истории, включила в экспозицию фотографии писателя в форме вермахта, вызвав негативную реакцию прессы и жителей города Советска»

Знали бы вы, какой внутри Яндекса пропогандистский ад был, когда Парахин только пришёл. Была целая серия статей внутри, почему «там, в Америках» плохо, а у нас в Россиях хорошо. Нашли трёх-четырёх человек «которые вернулись» и заставили их написать статьи во внутренней сети.
Их конечно насмех подняли, они поутихли. Но попыток вдоблить в головы, что ехать в их Америки — это дно, а Россия — это прямо шоколад для программиста, было несколько, около десятка.

The schoolmaster had a tame sparrow and had warned the students not to harm it, threatening death. One of the boys stepped on the bird and killed it; he was afraid to return to school but did so. After lessons, the master took the boy into a private room and strangled him to death. The boy's father went to the school and shot the schoolmaster dead.

Помнится один из мотивов (основной -- просто было интересно) подключиться к Фидо в 2015 для меня был -- попытаться получить более или менее свободную от вбросов живую информацию о состоянии дел на территории бывшего СССР. Украина, Прибалтика, немножко Средняя Азия...

La aresto de la 25-jara esperantisto Dmitrij Bogatov en Moskvo kondukis al reciproka insultado kaj preskaŭa interbatado de du veteranoj de la rusia movado. Post la konflikto unu el ili anoncis sian demision el la estraro de Rusia Esperantista Unio.

Еще в селе есть мемориальный обелиск воинам Великой отечественной; сейчас, временно, к нему прибита памятная доска Ряфагата, но уже в июле, в годовщину его гибели, в селе установят стелу из гранита. Ряфагат — первый за 313-летнюю историю села Вязовый Гай герой, и его смертью здесь гордятся. Этим летом благодаря ему проложат 1200 метров асфальта, который — верят местные жители — спасет их от грязи: ее здесь все стесняются и уверены, что таких грязных дорог нет больше нигде в России.

Иногда Екатерина ездит в Москву на собрания семей погибших защитников отечества. Там она единственная «сирийская», остальные — вдовы погибших в Чечне и Афганистане. Екатерина говорит, что ей было легче в окружении людей, которые все понимают и которым не надо ничего объяснять. На этом собрании она узнала, что ей положено 468 рублей компенсации в месяц за потерю кормильца; эти деньги она теперь кладет на телефон и говорит: «Женек оплачивает мои звонки».

Накануне похорон к родителям Долгина приехали чиновники из областной администрации и спросили, что они могут для них сделать. Оксана сказала, что у них размытая и разбитая дорога у дома и людям не пройти. Через несколько часов приехали рабочие и за ночь уложили 300 метров асфальта — от дома до школы. Никите запомнился шум работ и запах горячего асфальта, на котором утром оставались следы идущих на похороны.