В детстве, когда я была маленькая, матери постоянно не было дома, она работала, чтобы прокормить себя и меня. Я росла с бабкой, которой было за восемьдесят. Бабка заставляла меня читать библию, вставать ночью и молиться, ударяясь лбом об пол, стоя на коленях. Чтобы досадить старухе, я коверкала молитвы, вставляла в них всякие смешные, как мне казалось, слова. Если я не проявляла должного усердия в молитве, то она хватала меня сзади своими скрюченными пальцами за ухо и выкручивала его так, что оно потом и на следующий день полыхало. Бабка при этом шипела: "Хорошо молись, негодная, а то в ад попадешь!" Также бабка постоянно пропадала в церкви, ошивалась там с утра и до ночи, лебезила перед пузатыми попами, "батюшками", как она их называла, выносила все деньги из дому батюшкам на прокорм, "господу жертвовала", как она говорила. Она и меня таскала в церковь, только мне там не нравилось, и я всячески пыталась от этого дела отлынивать, предпочитая проводить время на улице со сверстниками. Оставаясь дома одна, я доставала бабкины библии и молитвенники и с упоением над ними издевалась: ковыряла в носу и размазывала по страницам казюли, мазала ее книги вареньем из банки, выдирала по десятку страниц, так что потом только лохмотья торчали. Став чуть взрослее, я узнала от ровесников всякие нехорошие слова, и стала совмещать из них различные словосочетания. Я писала на страницах библии "господь пидарас", "Иисус христос хуесос", "Дева Мария пиздорванка", еще жирно так обводила, чтобы мое "творчество" не осталось незамеченным бабкой. Также я вставляла палец в жопу и водила им по страницам молитвенников, мазала говном бабкины распятия, воняли они потом здорово. Ее аж трясло, когда она открывала книгу и натыкалась в ней на мои художества, она меня проклинала, говорила "чтоб ты сдохла, гори в аду, еретичка" и отыгрывалась на мне с удесятеренной силой. Отлежавшись после бабкиной экзекуции, я принималась с еще большим энтузиазмом портить вещи, которые для нее были "священными". К тому времени я уже не ходила в церковь, с бабкой мы жили как кошка с собакой. Мать только было жалко, она постоянно плакала от того, что мы общий язык найти не можем. Я постоянно играла на улице только с мальчишками, была у них заводилой, у меня и кличка была: Сатана. Бабка рассказывала про меня все другим старухам, таким же старым сплетницам, которые весь день ничего не делали, только кости всем перемывали в церкви, те качали головами и говорили: "Ой, сатана растет, безбожница!" Я удивительно быстро настроила всю дворовую компанию против попов и все стали дружно над ними глумиться, дразнили и материли попов. Один раз мы тусовались недалеко от церкви. Тут на крыльцо выполз поп, да такой жирный, что еле шел, брюхо мешало, было видно, что поддатый: веселый был, глазки так и блестели. Мы стали его задирать, кричать ему: "эй, пузатый пидарас, иди сюда, мы тебе в бороду наплюем!" Потом мы стали лепить колобки из грязи, дождь недавно прошел и дорога вся была размыта, и швырять этими колобками в попа. Выпачкали ему всю рясу в грязи, залепили грязью бороду, и в рот тоже по-моему попали. Поп сначала махал на нас руками и кричал что-то матерное, а потом погнался за нами, но на полном ходу запутался в подоле и ебнулся в грязь, а мы смеясь над ним разбежались кто куда. Вот такое у меня было веселое детство, есть что вспомнить. Бабку мою кстати удар хватил, когда мне было 12 лет: я в очередной раз изорвала ее книги и исписала их матами, а они были новые, бабка их принесла недавно. Увидев это, бабка завыла, забрызгала слюной, ее стало колотить, она собиралась броситься на меня с кулаками, но вдруг упала на пол и стала что-то тихонько причитать. Со рта у нее пошла пена. Прислушавшись к ее шепоту, я поняла, что бабка просит воды. Я развернулась и ушла из дома, оставив ее лежать одну. Сидела до вечера на скамейке. Потом, уже потемну, со смены пришла мать, мы пошли в дом, а там бабка холодная лежит. Такие дела.