Ко-ко-ко — индустриализация, кудах-тах-тах — советские военачальники: http://v-murza.livejournal.com/59133.html
УНЯНЯ. У нас есть немножечко инфы
об этом пользователе. Мы знаем, что он понаписал,
порекомендовал и даже и то и другое сразу.
А ещё у нас есть RSS.
http://rutube.ru/video/b34b1ba564653b465b6f0fd7425941f5/
Десять лет назад поздно ночью пялился в экран, заебись передача была. Опенинг с эндингом по две минуты, эротика за три копейки в перерывах, обычно заканчивалась тем, что ведущие начинали подкалывать друг друга каждые десять секунд и ржать и по-быстрому сворачивались.
Приблизительно 3 – 4 десятилетия назад появились, вначале на Западе, а потом и у нас, все эти асоциальные группировки юношей и девушек-подростков с вызывающе неопрятным и нелепым внешним видом, с немытыми и нечесаными длинными волосами или уродливо бритыми головами, с апатично отрешённым выражением лица, со своим убогим сквернословным жаргоном и демонстративно подчёркнутым пренебрежением к мнению о себе окружающих. Курение «травки», потребление алкоголя и тяжёлых наркотиков, одуряющее-оглушающие ритмы рока, тупое времяпрепровождение, безликий секс, аморальная вседозволенность, вызывающая неряшливость – всё это было визитной карточкой этих молодёжных «тусовок». Всю эту проблемную публику, всех этих «битников», «байкеров», «гамлеров», «панков», «металлистов» и т.д. всегда отличала и отличает весьма характерная особенность – воинствующее безделье, полнейшее нежелание трудиться, плёвое отношение ко всяким человеческим обязанностям, долгу, порядку. По сути дела, такое поведение носит характер банального инфантильного протеста против святой обязанности человека трудиться на этой земле. Совершенно очевидно, что возникли эти антисоциальные группировки не сами собой, в их появлении были кровно заинтересованы те, для кого моральная сохранность и нравственная стойкость народа была костью в горле, ведь морально сохранный народ – сила, способная активно препятствовать шкурным интересам новых глобальных «хозяев мира». Размыть в сознании молодых поколений традиционные моральные устои, увести её от ценностей традиционной культуры, привить ей поведение тупых, бездумных примитивов, взорвать её представления о полноценном человеческом существовании – значит, как выразился М.Задорнов, «сбить программу», а точнее, перекодировать сознание подрастающих поколений, превратив их в бестиализированное стадо человекоподобных существ, лишённых всякого человеческого достоинства и способных либо на невнятное блеяние в бессмысленном протесте, либо на агрессивные погромы всего и вся без разбора.
Жена одного одержимого пришла к судье и пожаловалась на мужа:
— Он бьет меня и морит голодом!
Когда судья стал порицать одержимого за такие дела, тот сказал:
— Что касается избиения, то тут она права. Но относительно того, будто я морю ее голодом, она лжет.
И бросился он к ногам судьи и начал его упрашивать лично подойти к его дому, собственными глазами все осмотреть и тогда решить по справедливости.
Услышав такие речи, судья подумал, что, вероятно, в доме у этого человека много хлеба и мяса и он хочет показать их ему. Судья встал и пошел вместе с ним.
Когда они дошли до ворот его дома, сумасшедший показал ему большую кучу нечистот и сказал:
— О судья, взгляни и рассуди во имя Аллаха! Разве могло сие выйти из голодного желудка?
Увидев это, судья очень разгневался и стал ругать себя за то, что поддался уговорам и согласился пойти вместе с одержимым.
https://github.com/elvanderb/TCP-32764/raw/master/backdoor_description_for_those_who_don-t_like_pptx.pdf
Какие бэкдоры, такие и презентации.
Набоков.)*
Книга м-ра Гудмена “Трагедия Себастьяна Найта” получила прекрасную прессу. В ведущих поденных и понедельных изданиях ей посвящались пространные отклики. Ее называли “впечатляющей и убедительной”. Автору ставили в заслугу “полноту проникновения” в “глубоко современный” характер. Цитировались места, показывающие как сноровисто он колет пустые орехи. Один критик зашел даже так далеко, что снял шляпу перед м-ром Гудменом, который, добавим, пользовался своей в основном для того, чтобы постоянно на нее садиться. Словом, м-ра Гудмена похлопывали по плечу, хотя ему следовало бы дать по рукам.
Что до меня, я вообще оставил бы эту книгу без внимания, будь она просто еще одной дурной книгой, обреченной с прочими ее товарками на забвение к следующей весне. Летейская библиотека при всей неисчислимости ее томов останется, конечно, прискорбно неполной без стараний м-ра Гудмена. Но как ни дурна его книга, в ней есть и еще кое-что. Незаурядность предмета вполне механически обращает ее в спутницу выносливой славы другого человека. Сколько ни будет памятно имя Себастьяна Найта, всегда отыщется ученый вопрошатель, добросовестно лезущий по стремянке туда, где “Трагедия Себастьяна Найта” стоит в полудреме между “Падением человека” Годфри Гудмена и “Воспоминаниями о прожитом” Сэмюеля Гудрича. Следственно, если я продолжаю о ней толковать, я это делаю ради Себастьяна Найта.
Метод м-ра Гудмена незатейлив, как и его философия. Единственная цель у него – показать “несчастного Найта” как продукт и жертву того, что он именует “нашим временем”, хотя почему иным людям так не терпится принудить других разделить их хронометрические концепции, для меня всегда оставалось загадкой. “Послевоенное смятение”, “послевоенное поколение” – это для м-ра Гудмена волшебные слова, открывающие всякую дверь. Существует, однако ж, “сезам отворись”, коего чары, по-видимому, уступают чарам обыкновенной отмычки, и боюсь, что “сезам” м-ра Гудмена как раз этого толка. Впрочем, м-р Гудмен весьма ошибается, думая, что стоит ему взломать замок, как он сразу что-то найдет. То есть я не хочу сказать, что м-р Гудмен думает. Он бы этого не сумел, даже если бы постарался. В своей книге он касается только тех идей, притягательность коих для заурядных умов вполне установлена (коммерческим способом).
Для м-ра Гудмена молодой Себастьян Найт, “только что выпорхнувший из резного кокона Кембриджа”, – это остро чувствующий юноша в жестоком, холодном мире. В этом мире “внешние реалии столь грубо вторгаются в сокровеннейшие сны человека”, что юная душа поневоле попадает в осаду – перед тем, как окончательно пасть. “Война, – сообщает м-р Гудмен, даже не зарумянившись, – изменила лик вселенной”. И с немалым пылом он принимается описывать те особые стороны послевоенной жизни, с которыми молодой человек столкнулся “на тревожной заре своей карьеры”: ощущение некоего огромного обмана; душевная усталость и лихорадочное физическое возбуждение (пример: “вялое распутство фокстрота”); ощущение пустоты – и его результат: вопиющая распущенность. А также жестокость; запах крови еще носится в воздухе; сверканье кинематографических чертогов; смутные пары в мутном Гайд-парке; триумфы стандартизации; культ машин; деградация Красоты, Любви, Чести, Искусства... и так далее. Просто чудо, что сам м-р Гудмен, сверстник Себастьяна, насколько я знаю, смог пережить эти страшные годы.
Но то, что сумел снести м-р Гудмен, не вынес, как видно, его Себастьян Найт. Нам предъявляют изображение Себастьяна, в смятении мерящего шагами свою лондонскую квартиру в 1923 году, после короткой поездки на континент, каковой континент “неописуемо ужаснул его скверным сверканьем своего игорного ада”. Да, “вышагивающий взад и вперед... стискивая виски... в муках неудовлетворенности... озлобленный на весь свет... одинокий... снедаемый желанием сделать что-нибудь, но слабый, слабый...” Точками обозначены не тремоло м-ра Гудмена, а сентенции, которые я из человеколюбия опустил. “Нет, – продолжает м-р Гудмен, – это был не тот мир, в котором смог бы жить художник. Щеголять отважной невозмутимостью, выставлять напоказ цинизм, который так раздражает в ранних произведениях Найта и так удручает в двух его последних книгах... выглядеть презрительным и сверхумудренным – все это было прекрасно, но жало застряло, ядовитое, острое жало”. Не знаю отчего, но наличие этого (совершенно мифического) жала, похоже, приносит м-ру Гудмену мрачное удовлетворение.
Я был бы несправедлив, если бы представил эту, первую, главу “Трагедии Себастьяна Найта” только в виде густого потока философической патоки. Образные описания и анекдоты, составляющие главную часть книги (то есть ту, в которой м-р Гудмен выходит на сцену Себастьяновой жизни, лично с ним познакомившись), высовываются и тут, словно куски бисквита из сиропа. М-р Гудмен – не Босуэлл; все же и у него, несомненно, имелась записная книжка, куда он заносил замечания своего нанимателя, – и, видимо, какие-то из них относились к его нанимателя прошлому. Иными словами, нам полагается вообразить, что Себастьян, отрываясь от работы, произносил: “Вы знаете, милый Гудмен, это напоминает мне один день моей жизни, несколько лет назад, когда...” Засим следовала история. Полудюжины этих историй достаточно, как представляется м-ру Гудмену, для заполнения того, что осталось для него белым пятном, – английской юности Себастьяна.
Первая из историй (которую м-р Гудмен полагает весьма типичной для “послевоенной жизни студенчества”) рисует Себастьяна, показывающего лондонской приятельнице достопримечательности Кембриджа. “А это окно декана, – говорит он; затем, разбив камнем стекло, добавляет: – А это сам декан”. Нечего и говорить, что Себастьян натянул м-ру Гудмену нос: анекдот этот стар, как сам Университет.
Рассмотрим вторую. Как-то ночью во время краткой каникулярной поездки в Германию (1921? 1922?) Себастьян, разъяренный кошачьим концертом на улице, стал швырять в нарушителей тишины разного рода предметы, включая сюда и яйцо. Погодя в дверь постучал полицейский, который принес обратно все эти предметы за исключеньем яйца.
Это из старой (или, как сказал бы м-р Гудмен, “предвоенной”) книжки Джерома К. Джерома. М-ра Гудмена снова дернули за нос.
История третья: Себастьян, рассказывая о своем самом первом романе (неизданном и уничтоженном), поясняет, что речь в нем шла о молодом толстом студенте, который, приехав домой, узнает, что его мать вышла замуж за его же дядю; этот самый дядя, ушной специалист, погубил студентова отца.
М-р Гудмен шутки не понял.
Четвертая: летом 1922 года Себастьян переутомился и, страдая галлюцинациями, часто видел своего рода оптическое привидение: с неба к нему быстро спускался монах в черной рясе.
Это немного труднее: рассказ Чехова.
Пятая:
Снилось, что я летом в деревне отдыхаю на солнышке, а бабуля говорит мне, что в дом надо привезти и поставить хорошую стойку с оборудованием и запасом свободного места на будущее, чтобы раздавать интернет в другие дома. На мой вопрос, кому это надо, и кто будет тянуть провода в таком количестве, был дан совершенно логичный ответ: «Это просто сейчас некуда, а будет куда — потянут».
Ещё помню какой-то хитрый план: печь каждый день пирог себе и соседям, если те будут по очереди приносить для него варенье.
http://antizapret.prostovpn.org/proxy.pac
Удобно! // и тут джаваскрипт
http://sealedabstract.com/rants/why-mobile-web-apps-are-slow/
Ссылку на перевод специально не даю, потому как он сделан в лучших традициях РУССКОГО ФАНСАБА — тут ошибся, там упростил, на остальное вообще забил. Не разочаровывайтесь понапрасну, дорогие мои.
Задолбавшиеся удалять Java-плагин из браузеров после установки JRE админы задолбали Oracle, и получили официальный пакет Server JRE — без плагина, но с утилитами мониторинга и профайлинга, которым раньше требовался полный JDK. Теперь не надо гадать, понадобится ли отлаживать то или иное приложение в будущем, или ставить JDK всем подряд на всякий случай, или держать обе JVM.
Только вот опасающаяся снизить показатели проникновения в браузеры хомячков компания распространяет его исключительно под 64-битные системы, без инсталлятора, и в tar.gz даже под винду.
В Москве и Петербурге на следующей неделе покажут по разу свеженькую «Патема наоборот» Ясухиро Ёсиуры, знают об этом, как обычно у Реанимедии, только её фанаты. Судя по косвенным признакам, будет как у Синкая с «Ловцами забытых голосов», то есть совсем не в стиле предыдущих «Языка воды» и «Времени Евы», но почему не сходить как белому человеку, когда всему миру ещё месяц рипов ждать.
http://i.imgur.com/8876MhK.png
- Манга «Волосы» Кацухиро Отомо вышла в 79-м.
- Отомо познакомился с работами Жана «Мёбиуса» Жиро примерно в то же время.
- Мёбиус мог прочесть «Волосы», потому что во Франции развита индустрия комиксов и взаимообмен в этой области с Америкой и Японией.
- Люк Бессон мог прочесть «Волосы», потому что он с молодости фанат комиксов, и, сочиняя «Пятый элемент», черпал вдохновение именно в них.
- Мёбиус работал над визуальной частью «Пятого элемента».
Но всё это мало что значит, поскольку погони по карнизам в научно-фантастическом мире случались и раньше.
Цоперайт © 2010-2016 @stiletto.